Эстонский курорт советской ностальгии, Ностальгия. Открытки СССР с праздником 8 марта: Идеи и вдохновение в журнале Ярмарки Мастеров
Подписка на рассылку Раз в неделю мы отправляем рассылку о книгах и событиях «НЛО». Нашли ошибку? При выборе стоит помнить, что очки должны удобно сидеть, тон стекол быть приятным глазу, а оправа соответствовать форме лица. Чем меньше номер, тем больше света они пропускают.
Уже Бестужев писал о прибалтийской истории как о ценном источнике для русских хроник: «Вся достопамятная хроника столицы эстонской […] заслуживает место в летописях нашего отечества» [21]. В первой половине XIX века этнополитически ангажированный взгляд на этот регион был не столь пристальным — вспоминается «Русская правда» Пестеля, — но с самого начала второй половины века он становится доминирующим.
Согласно Паулю Бусковичу, дискурс высших слоев русского общества времен Николая I можно определить как «космополитичный монархизм» [22].
Фигура Булгарина, жившего с года помещиком неподалеку от Дерпта, может служить самым известным примером в высшей степени социально-критического приближения эссеиста к прибалтийским особенностям, для которого указание стабильного социального устройства в регионе, однако, было превыше всего. Так он мог в одном и том же тексте критиковать прибалтийских немцев за то, что им по сю пору не показалось необходимым хотя бы немного подучить язык их любимого царя, и в то же время в самых выспренних выражениях восхвалять последних за то, что немецкий как язык науки по-прежнему занимает доминирующее положение в университетском преподавании [23].
Несмотря на это, на основании многочисленных путевых заметок —х годов, а также при помощи первых путеводителей по Ревелю [24] можно проследить тенденцию намеренной «русификации» города. В то время как у Бестужева на первый план вынесено все необычное, европейское, немецкое, с течением времени русские путешественники видят все больше деталей, связанных с их собственной историей или современностью: так Ревель стал местом воспоминаний о Петре I и династии Романовых.
Во-первых, это описанная в текстах топография захоронений в церквях города, а во-вторых, то значение, которое Ревель имел для Петра I. В Ревеле, «в недрах Русской земли», как поясняется в одном из путеводителей, нашли последнее пристанище останки двух полководцев, влияние которых на судьбу русского оружия было трудно переоценить: «Делагарди, который взял ее [Нарву] у русских штурмом, и де Кроа [Круа], который отдался шведам» [25].
Куда более значительным историческим обстоятельством было то, что тело командующего русской армией в битве за Нарву года, фельдмаршала Шарля-Эжена де Круа — , спустя более столетия полностью сохранилось и с года было выставлено в церкви св. Николая на всеобщее обозрение [26]. Вскоре, как сообщает Мацкевич, мумифицированный труп был настолько истрепан, что можно было лишь «с чувством отвращения» наблюдать за тем, как церковный служка, к радости прихожан, «раздел труп и вытряхнул его» [27].
Несмотря на это, де Круа стал «живой» легендой, реликвией Ревеля. Ни один чужак, как писал Вернер Бергенгрюн в своем сочинении «Смерть в Ревеле», что прибывает в Ревель и не удостаивает взглядом весь блеск церкви св.
Николая, в том числе знаменитую «Пляску смерти», «не преминет навестить покойного герцога» [28]. Это относилось и к русским путешественникам, которые полной приключений биографии герцога, а также фантастическим обстоятельствам загадочной мумификации его трупа часто уделяли внимания больше, чем прочим достопримечательностям города [29].
Де Круа считался к тому же доверенным лицом Петра I, так что эта фигура, чей разорительный образ жизни в положении шведского военнопленного в Ревеле привел к тому, что после его неожиданной смерти должники и город не пожелали устроить соответствующих его положению дорогостоящих похорон, стала своего рода иконой для раннего туризма в Ревеле.
Герцогу было уготовано упокоиться в земле лишь во время правления Александра II [30]. Русского туриста —х годов влек в Прибалтику в первую очередь образ Петра I.
Именно из-за него посещение дома Черноголовых в старом городе стало обязательным пунктом каждой поездки в Ревель, ведь царь собственноручно оставил запись в гостевой книге братства [31]. Бестужев хвастался, что пил из того же кубка, что и Петр [32] , а Александр Милюков в году с восхищением описывал большой зал, комнату, «прокопченную в течение четырех веков табачным дымом всех европейских наций» [33].
Те обстоятельства, что Черноголовые уже давно не должны были защищать город, что Екатерина II даровала старейшине братства звание капитана, а деятельность самого братства в XIX веке была сосредоточена прежде всего на повышении благосостояния своих членов и во время визитов коронованных особ оно лишь выставляло почетный караул, — доказывали интеграцию древней ревельской институции как символического представителя всей провинции в смысловое пространство империи.
Хотя упоминать об этом в первой половине XIX века было совсем не обязательно, Черноголовые в некотором смысле представляли собой пример того, как далеко может зайти закрепленное клятвами «слияние» остзейских провинций с империей — без принуждения со стороны последней. Среди многочисленных русских мест памяти в Ревеле, связанных с именем Петра, замок Екатериненталь эст.
Kadriorg занимает важнейшее место: в конце концов, именно «искусная рука» царя сделала парк «одним из прелестнейших в мире» [34]. Екатериненталь был самым наглядным и ярким символом смены власти, к которому русский турист XIX века считал своим долгом проявить уважение.
Связь с Санкт-Петербургом, заложенная в этом строении, выходит за рамки явных архитектурных пересечений. Георгий Прошин обратил внимание на интимную связь, существовавшую между двумя названными в честь Екатерины I дворцовыми комплексами: ревельским Екатериненталем и дворцом Екатерингофом к юго-западу от Петербурга.
Оба ансамбля невелики, находятся за пределами города и открываются морю; кроме того, они обозначали крайние точки пути, соединявшего оба города. С полным основанием Прошин указывает и на символическое оформление дворца, раскрывающееся в контексте структуры власти старого Ревеля: «В древнем Ревеле власть горожан, гильдий — на площади внизу, власть рыцарей — в замке наверху, власть царя, имперская власть встала чуть в стороне, но рядом» [35].
Возведение дворца, начавшееся как раз перед заключением Ништадтского мира, указывает не только на значение Ревеля в стратегическом расширении империи на запад, к Балтике. Помимо этого, дворец должен был противопоставить империю во всем ее блеске и великолепии прижимистым гражданам и рыцарству старого ганзейского города. Русские путешественники XIX века уделили должное внимание этому месту. Один из них заявил, что устройство паркового ансамбля «восхитительно для сердца русского как один из памятников великого преобразователя России Петра I» [36].
Другие настойчиво обращали внимание на то, что Петр собственноручно заложил три кирпича в стену замка, которые остались незаштукатуренными и напоминали о царе [37]. К этому добавилась еще одна «русская реликвия города» [38] : занимаемый Петром I до года во время его приездов и сохранившийся до сего дня домик в парке [39].
Тем самым окрестности расположенного у моря Екатериненталя стали своего рода музеем царя-флотоводца под открытым небом и вместе с тем местом памяти об истоках русского господства в остзейских провинциях. Заметное сужение исторической перспективы многих текстов к «русскому» Ревелю сыграло в этом процессе заметную роль [40]. Почву для «русификации» Ревеля и, соответственно, остзейских провинций вообще, не в последнюю очередь подготовил Иван Лажечников, невероятно популярный в ту пору автор исторических романов, неоднократно бывавший в остзейских провинциях [41] , вдохновленный лифляндскими крепостями и окутывавшими их легендами.
Он продолжил начатый Бестужевым процесс вписывания лифляндского прошлого в контекст российской истории, сделав региональную историческую экзотику местом действия русской истории.
В его первом большом произведении, выходившем с го по год, романе «Последний Новик, или Завоевание Лифляндии в царствование Петра Великого», речь шла об исполненном патриотизма времени завоевания балтийского побережья. В начале романа Лажечников объяснял читателям, почему его так заинтересовала Лифляндия: само название казалось ему «иноземным»! Не принимая во внимание Москвы, Нижнего Новгорода и Троицкого монастыря, другие регионы России «бедны или историей, или местностью; но в живописных горах и долинах Лифляндии, на развалинах ее рыцарских замков, на берегах ее озер и Бельта [Балтийского моря.
Это утверждение в своем патриотизме превзошло не лишенную легкой иронии концепцию Бестужева об историческом соседстве. У Лажечникова, однако, чувствуется особое стремление создать русскую историческую память в связи с лифляндским прошлым. Поскольку здесь, на берегах Балтийского моря, находится «колыбель нашей воинской славы, нашей торговли и силы». Поскольку здесь, в остзейских провинциях, «русский воин положил на грудь свою первое крестное знамение за первую победу, дарованную ему Богом над образованным европейским солдатом» — шведом.
Выбрав Лифляндию местом действия своего романа, Лажечников намеревался проложить «свежую, цветистую дорогу» к неизвестным в России местам боевой славы — Эррастферу эст. Erastvere , Гуммельсгофу эст. Humumli или Мариенбургу лат.
Лажечников создал в своих произведениях места памяти Российской империи на исторической почве остзейских провинций — места, по которым Петр I после первых побед над Карлом XII вел Россию в Европу.
Если Санкт-Петербург был «окном в Европу», Ревель и позже Рига были в буквальном смысле воротами туда, которые распахнул первый русский император. Здесь же был сформулирован тезис, что Российская империя немыслима без своих остзейских провинций. Однако о том, что эта «окраина» должна стать русской также и в культурном смысле, речи пока не было.
В ближайших окрестностях Ревеля была еще одна достопримечательность имперского значения, способная служить репрезентации тогдашней империи: замок Фалль, резиденция шефа секретной службы, графа Александра Бенкендорфа. Замок в неоготическом стиле был выстроен Андреем Штакеншнейдером в году у идиллического водопада [44]. Посетителей в первую очередь привлекал парк, протянувшийся вдоль реки Кейла вплоть до побережья Балтийского моря.
И если в Екатеринентале сибиряк Вильгельм Беккер испытывал нехватку южной флоры, найти ее он мог в имении Бенкендорфа — «одном из прекраснейших в Европе»:. И действительно, рядом с местными деревьями вроде дуба, липы и клена наличествовали экзотические породы, произраставшие в специально выстроенных теплицах: пальмы, апельсиновые деревья и виноград; позже к ним добавились японские деревья с Курил [46].
Так, абсолютно в духе романтизма, Фалль объединял в себе локальную флору с экзотикой — экзотикой империи [47]. Мечта об Аркадии, казалось, стала в замке Фалль явью. Парк на Балтийском море представлял природное разнообразие империи, олицетворяя собой главенство и природы, и империи.
К тому же фигура Бенкендорфа дополнительно символизировала «космополитичный монархизм» николаевской эры. Не будет ошибкой назвать Фалль имперским местом паломничества посреди немецких остзейских провинций России, на что, в частности, указывают эпитеты в превосходной степени, постоянно встречающиеся в описаниях этого места [48].
Для русских туристов Фалль стал обязательным для посещения местом, сопоставимым разве что с фонтаном в крымском Бахчисарае [49]. Анонимный автор в начале х годов во время пребывания в Ревеле утверждал, что не побывать в Фалле равносильно тому, чтобы поехать в Рим и не повидать папы [50].
У посетителей Фалль вызывал сравнения с «экзотическими» жемчужинами России — Крымом или Кавказом — и в этих сопоставлениях не проигрывал им [51]. Чрезмерные похвалы в адрес частного имения на северо-западной границе империи следует рассматривать в контексте культуры того времени. Конечно, уже из соображений цензуры было невозможно критиковать Бенкендорфа даже опосредованно.
Однако воодушевление по поводу его пребывания в регионе было не только знаком подобострастия перед всесильным начальником Третьего отделения — замок Фалль вызывал восхищение и у зарубежных гостей [52]. Если Екатериненталь олицетворял в контексте «путешествия по империи» ее славное прошлое, представлял собой место памяти о Петре I и о завоевании балтийского побережья, то Фалль был сопряжен с настоящим символом власти Николая I.
Символические действия властителей обозначали также разительные отличия в обращении с остзейским регионом: если Петр выращивал в Екатеринентале обладающие «северными» коннотациями каштаны, то Николай и его дети сажали в Фалле «русские» березы [53].
В известном смысле Фалль состоял в символическом соотношении с природой остзейских провинций, как идеальный Санкт-Петербург — со средневековыми закоулками старых ганзейских городов. В то время как последний скорее ускользал из контекста репрезентации величия династии, Фалль во многих отношениях мог служить идеальной империей en miniature.
Он был «прекрасен» и «гармоничен» благодаря строгой руке владельца, который также являляся одним из главных репрезентантов власти. Сад благодаря разнообразной изысканной флоре представлял собой метафору всей империи. В конце концов, благодаря следам пребывания Николая I и его семьи, Фалль стал династическим местом памяти, которое «короновали» готическим храмом, возведенным в году по поводу прибытия царя [54].
Позже всякий пишущий посетитель парка не преминул воспеть это близкое «каждому русскому сердцу» место. Даже простой турист в Фалле мог удостовериться в милости и щедрости царя. Таким образом, Фалль отвечал вкусам своего времени и превращал туристическую поездку сюда — в противоположность путешествию на «классические» европейские курорты — в патриотическую акцию.
Александр Пушкин отшатнулся на Кавказе от перехода символической границы между Европой и Азией [55] , но такие места, как Фалль, делали остзейские провинции полноправно имперско-русскими. Их «чуждость», их «европейскость» благодаря транснациональной репрезентации династии и ее славного прошлого выходили на первый план.
Россия в этом смысле была интегрирована в Европу, что нигде не было более зримо, чем на балтийском побережье. В русском восприятии региона еще не играло значительной роли то, имела ли эта интегративная функция этнические коннотации. Позиция Бенкендорфа обеспечивала лояльность, которую он символически распространил из своего парка на весь регион: прямо напротив замка, на другой стороне реки, он приказал выстроить православную церковь [56].
В парковом ансамбле замка Фалль появился таким образом памятник немецко-балтийско-русского симбиоза николаевской эры. Подобная ситуация стала возможной не только потому, что в «донациональную» эпоху этнические критерии были в известном смысле иррелевантны. Культурное разнообразие во время Николая I было одним из главных признаков империи европейского ранга. Балтийское побережье, таким образом, становилось для Санкт-Петербурга не только стратегически и политически важным — его нахождение в составе империи было делом престижа.
Константин Арсеньев, руководитель Государственного комитета Министерства внутренних дел с го по год, еще в году написал:. Все владения российские, лежащие по берегам Балтийского моря, хотя и чуждые для собственной России языком, и нравами, и устройством гражданским, составляют однако же драгоценнейшую принадлежность империи и необходимое условие ее значительности политической и могущества между государствами Европы» [57]. Идею расширения империи, без сомнения, намеревался распространить и Лажечников с его литературным созиданием русских мест памяти на балтийской почве.
На протяжении XIX столетия, по мере усиления национальных представлений о государственном устройстве, этот подход значительно менялся. Фиксация путевых заметок на русской составляющей чужих балтийских земель, как и создание специфически русских культурно-исторических мест памяти, были предвестниками процесса ментального присвоения региона русскими культурными элитами. Начиная с «Писем из Риги» Юрия Самарина заметно новое понимание остзейских провинций в русском историческом и культурном контексте.
Новый дискурс был поддержан обращением около эстонцев и латышей в православие в х годах. Данный процесс Самарин собственными глазами наблюдал в Риге и объявил «туземцев» потенциальными носителями православной русской культуры, к которой они всегда были ближе, чем к католицизму и лютеранству [58]. Для новой легитимационной стратегии овладения остзейскими провинциями как «исконно» русским регионом было важно, что эстонцы и латыши попадали и в поле зрения российских наблюдателей.
Ранее в путевых заметках они воспринимались прежде всего как достойные сочувствия жертвы немецких землевладельцев и войн или же как часть экзотического колорита балтийских городов лишь некоторые этнографические тексты расходились с этим «каноном» [59]. От «русификации» распространенных в империи представлений об остзейских губерниях, которые с х годов чаще назывались Прибалтийским краем, до фактически реализованной интеграции в том числе культурной нерусского региона в «тело» империи в эпоху царствования Александра III «русификацией» ее называли в первую очередь противники этого процесса был всего один шаг.
Это, впрочем, тема дальнейших исследований [60] , а вот вопрос о том, смог ли бы такой человек, как Булгарин, цитировать Гёте в купальне на Балтийском море и в е годы, пусть останется в области спекуляций. Britain and the Making of Modern Tourism. The Making of Modern Tourism.
The Cultural History of the British Experience, — Houndmills, Поездка в Остзейские губернии. О ливонской теме в русской литературе —х гг. Тарту, Als Land und Leute «russisch» werden sollten. Kampf um Wort und Schrift. Russifizierung in Osteuropa im Ithaca; London, Tallinn, Поездка в Ревель. Очерки декабристской литературы. Прибалтика в русской литературе — годов: В 2 т.
Тарту; Л. Authenticity and Fiction in the Russian Literary Journey, — Cambridge, , P. В стране ни промышленности, ни строительства, ни рабочих мест.
Экономика свелась к обслуживанию трубы, а гигантские стройки — к дележу бюджетных средств между «своими ребятами». Вместо статьи за тунеядство сегодня — негласный запрет на активную деятельность. От бизнеса до творчества, от фермерства до IT, от собственного дела до наемной работы, от некоммерческой деятельности до погони за прибылью. К вам обязательно придут, прижмут, отберут, задавят, сместят, поставят на ваше место «своего». Отечественным производителям не помогли даже санкции, несмотря на масштабную патриотическую риторику.
Кредиты им не выдаются, программы по поддержке не вводятся, а санкционные продукты как ввозились, так и ввозятся теми же чиновниками, которые их запретили, только с помощью серых схем. Все-таки в СССР строили будущее. В России реконструируют прошлое, пряча за советскими декорациями феодальные реалии. А воспевать прошлое остается тем, у кого нет настоящего и будущего. И это, пожалуй, их главное мировоззренческое отличие. В последнее время все, связанное с той эпохой, воспринимается абсолютно некритично.
Это объясняет «эффект бумеранга»: при определенных воздействиях источника информации на аудиторию массированном, агрессивном, неприятном, однообразном получается результат, обратный ожидаемому. Можно вспомнить, как в е годы наши СМИ — двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю — тиражировали преступления коммунизма, рассказывали о рабской психологии homo soveticus и превосходстве над ним западного человека так прежде учили рабов, что черный человек не может существовать без присмотра белого.
Объективности в той пропаганде было не больше, чем в новостных программах Киселева. Советский режим приравнивали к гитлеровскому, а советскую империю обвиняли в тех грехах, которые прощали другим империям, Британской или американской.
А слушать каждый день такое о своей стране и собственном прошлом довольно неприятно. В конце концов критическая отметка была превышена, и эффект сменился на противоположный. Теперь любая антисоветская пропаганда вызывает резкое, агрессивное отторжение. Таков закон: если прежде, описывая ГУЛАГ, говорили о «миллионах и миллионах жертв» и о том, что вся страна поделилась на вертухаев и репрессированных, то сегодня бумеранг летит в обратную сторону, и любое упоминание репрессий вызывает зубовный скрежет.
Те самые люди, которые в е жадно ловили каждое слово антисоветской пропаганды, сегодня пересказывают ура-патриотические передачи об СССР. Кстати, похожий эффект можно было наблюдать в е, когда началась романтизация православия и царской России. Придет время, когда и этот «бумеранг» развернется, а все, связанное с советской эпохой, набив оскомину, будет вызывать неприятие.
Будут скинуты памятники, выброшены флажки и портреты, забыты фильмы и музыка, разобраны танки, вымараны имена советских деятелей и в который раз переписана советская история. К СССР и социализму это опять же не будет иметь никакого отношения. Понедельник, 04 июля Россия не СССР: мода на «все советское» смахивает на пародию.
Гимном, Олимпиадой, хоккеем, танками, ракетами. К марксизму-ленинизму памятники Ленину и улицы имени Маркса не имеют никакого отношения. Оцените материал 1 2 3 4 5 0. Делегации Партии реформ, Социал-демократической партии, Isamaa и Eesti соберутся в воскресенье на коалиционные переговоры по Таллинну, чтобы сформировать новую правящую коалицию в столице, сообщает BNS. Бывший премьер-министр Юри Ратас в своем видеообращении выступил с резкой критикой предстоящего перевода часов, который не удалось отменить, несмотря на протесты, передает BNS.
Стартап в области искусственного интеллекта OpenAI выпустил предварительную версию цифрового генератора голоса, который может воспроизводить естественно звучащую речь человека на основе одного секундного аудиосэмпла, сообщает МК со ссылкой на NBC.
В сети распространился ролик со свадьбы одной из сиамских близнецов — Эбби Хенсел. В кадре она танцует вместе с новоиспеченным мужем — американским ветераном Джошем Боулингом, пишет Womanhit. C понедельника, 1 апреля, Enefit Power законсервирует убыточный блок совместного производства Балтийской электростанции минимум на год, передает BNS. В Праге врачи спутали пациенток и случайно сделали аборт здоровой женщине, пишет МК со ссылкой на Baza.
Отмечается, что ситуация произошла в клинике гинекологии и акушерства "Буловка". По данным Департамента здоровья, в Эстонии в прошлом году число случаев заболевания клещевым энцефалитом и болезнью Лайма клещевым боррелиозом было самым высоким за последние пять лет: случаев кори и….
По мнению Ханно Велта, одного из самых успешных мотогонщиков в истории Эстонии, обременять тех, кто занимается мотоспортом, налогом на транспортные средства было бы несправедливо и нанесло бы большой удар по…. На целых пять дней Таллинн превратился в площадку для демонстрации человеческих возможностей в деле покорения холода: с 4 по 10 марта в городе проходил Международный чемпионат по зимнему плаванию —….
Подписаться на эту RSS-ленту. Продолжение следует Популярно за неделю 3. Делегации Партии реформ, Социал-демократической партии, Isamaa и Eesti соберутся в воскресенье на коалиционные переговоры по Таллинну, чтобы сформировать новую….
Об этом BNS напомнила пресс-служба правительства. Правительство на своем заседании в четверг приняло решение предоставить семейным врачам возможность обслуживать людей и за пределами списка своих пациентов,…. Бывший премьер-министр Юри Ратас в своем видеообращении выступил с резкой критикой предстоящего перевода часов, который не удалось отменить, несмотря на….
Автовладельцы в Эстонии предпочитают покупать подержанные автомобили из Германии — об этом свидетельствуют результаты анализа данных пользователей платформы по отслеживанию…. С конца прошлой недели в Эстонии в полицию поступили сообщения о четырех случаях, когда жертвы телефонного мошенничества послушно отнесли деньги….
В больших районах, в том числе и в Ласнамяэ, очевидной проблемой с точки зрения общего благоустройства сейчас являются пренебрегающие уборкой…. Стартап в области искусственного интеллекта OpenAI выпустил предварительную версию цифрового генератора голоса, который может воспроизводить естественно звучащую речь человека на…. Отмечается, что ситуация…. Компания KleinVision, создатель Aircar, объявила сегодня о продаже лицензии на производство летающих автомобилей.
Сделка предоставляет китайской компании Hebei Jianxin Flying…. Искупительный храм Святого Семейства в Барселоне, более известный как "Саграда Фамилия", является одним из самых популярных мест в этом испанском….
Исследователи Матиас Топлак и Лукас Керк изучили останки трех женщин, проживавших на острове Готланде в эпоху викингов.
